Так неужели же, неужели мы больше никогда не увидимся?.. Неужели это так и останется?

Видите ли, - сказала, смеясь, девушка, - вы хотели сначала только двух слов, а теперь... Но, впрочем, я вам ничего не скажу... Может быть, встретимся...

Я приду сюда завтра, - сказал я. - О, простите меня, я уже требую...

Да, вы нетерпеливы... вы почти требуете...

Послушайте, послушайте! - прервал я ее. - Простите, если я вам скажу опять что-нибудь такое... Но вот что: я не могу не прийти сюда завтра. Я мечтатель; у меня так мало действительной жизни, что я такие минуты, как эту, как теперь, считаю так редко, что не могу не повторять этих минут в мечтаньях. Я промечтаю об вас целую ночь, целую неделю, весь год. Я непременно приду сюда завтра, именно сюда, на это же место, именно в этот час, и буду счастлив, припоминая вчерашнее. Уж это место мне мило. У меня уже есть такие два-три места в Петербурге. Я даже один раз заплакал от воспоминанья, как вы... Почем знать, может быть, и вы, тому назад десять минут, плакали от воспоминанья... Но простите меня, я опять забылся; вы, может быть, когда-нибудь были здесь особенно счастливы...

Хорошо, - сказала девушка, - я, пожалуй, приду сюда завтра, тоже в десять часов. Вижу, что я уже не могу вам запретить... Вот в чем дело, мне нужно быть здесь; не подумайте, чтоб я вам назначала свидание; я предупреждаю вас, мне нужно быть здесь для себя. Но вот... ну, уж я вам прямо скажу: это будет ничего, если и вы придете; во-первых, могут быть опять неприятности, как сегодня, но это в сторону... одним словом, мне просто хотелось бы вас видеть... чтоб сказать вам два слова. Только, видите ли, вы не осудите меня теперь? не подумайте, что я так легко назначаю свидания... Я бы и назначила, если б... Но пусть это будет моя тайна! Только вперед уговор...

Уговор! говорите, скажите, скажите все заране; я на все согласен, на все готов, - вскричал я в восторге, - я отвечаю за себя - буду послушен, почтителен... вы меня знаете...

Именно оттого, что знаю вас, и приглашаю вас завтра, - сказала смеясь девушка. - Я вас совершенно знаю. Но, смотрите, приходите с условием; во-первых (только будьте добры, исполните, что я попрошу, - видите ли, я говорю откровенно), не влюбляйтесь в меня... Это нельзя, уверяю вас. На дружбу я готова, вот вам рука моя... А влюбиться нельзя, прошу вас!

Клянусь вам, - закричал я, схватив ее ручку...

Полноте, не клянитесь, я ведь знаю, вы способны вспыхнуть как порох. Не осуждайте меня, если я так говорю. Если б вы знали... У меня тоже никого нет, с кем бы мне можно было слово сказать, у кого бы совета спросить. Конечно, не на улице же искать советников, да вы исключение. Я вас так знаю, как будто уже мы двадцать лет были друзьями... Не правда ли, вы не измените?

Увидите... только я не знаю, как уж я доживу хотя сутки.

Спите покрепче; доброй ночи - и помните, что я вам уже вверилась. Но вы так хорошо воскликнули давеча: неужели ж давать отчет в каждом чувстве, даже в братском сочувствии! Знаете ли, это было так хорошо сказано, что у меня тотчас же мелькнула мысль довериться вам...

Ради бога, но в чем? что?

До завтра. Пусть это будет покамест тайной. Тем лучше для вас; хоть издали будет на роман похоже. Может быть, я вам завтра же скажу, а может быть, нет... Я еще с вами наперед поговорю мы познакомимся лучше...

О, да я вам завтра же все расскажу про себя! Но что это? точно чудо со мной совершается... Где я, боже мой? Ну, скажите, неужели вы недовольны тем, что не рассердились, как бы сделала другая, не отогнали меня в самом начале? Две минуты, и вы сделали меня навсегда счастливым. Да! счастливым; почем знать, может быть, вы меня с собой помирили, разрешили мои сомнения... Может быть, на меня находят такие минуты... Ну, да я вам завтра все расскажу, вы все узнаете, все...

Хорошо, принимаю; вы и начнете...

Согласен.

До свиданья!

До свиданья!

И мы расстались. Я ходил всю ночь; я не мог решиться воротиться домой. Я был так счастлив... до завтра!

НОЧЬ ВТОРАЯ

Ну, вот и дожили! - сказала она мне, смеясь и пожимая мне обе руки.

Я здесь уже два часа; вы не знаете, что было со мной целый день!

Знаю, знаю... но к делу. Знаете, зачем я пришла? Ведь не вздор болтать, как вчера. Вот что: нам нужно вперед умней поступать. Я обо всем этом вчера долго думала.

В чем же, в чем быть умнее? С моей стороны, я готов; но, право, в жизнь не случалось со мною ничего умнее, как теперь.

В самом деле? Во-первых, прошу вас, не жмите так моих рук; во-вторых, объявляю вам, что я об вас сегодня долго раздумывала.

Ну, и чем же кончилось?

Чем кончилось? Кончилось тем, что нужно все снова начать, потому что в заключение всего я решила сегодня, что вы еще мне совсем неизвестны, что я вчера поступила как ребенок, как девочка, и, разумеется, вышло так, что всему виновато мое доброе сердце, то есть я похвалила себя, как и всегда кончается, когда мы начнем свое разбирать. И потому, чтоб поправить ошибку, я решила разузнать об вас самым подробнейшим образом. Но так как разузнавать о вас не у кого, то вы и должны мне сами все рассказать, всю подноготную. Ну, что вы за человек? Поскорее - начинайте же, рассказывайте свою историю.

Историю! - закричал я, испугавшись, - историю! Но кто вам сказал, что у меня есть моя история? у меня нет истории...

Так как же вы жили, коль нет истории? - перебила она, смеясь.

Совершенно без всяких историй! так, жил, как у нас говорится, сам по себе, то есть один совершенно, - один, один вполне, - понимаете, что такое один?

Да как один? То есть вы никого никогда не видали?

О нет, видеть-то вижу, - а все-таки я один.

Что же, вы разве не говорите ни с кем?

В строгом смысле, ни с кем.

Да кто же вы такой, объяснитесь! Постойте, я догадываюсь: у вас, верно, есть бабушка, как и у меня. Она слепая и вот уже целую жизнь меня никуда не пускает, так что я почти разучилась совсем говорить. А когда я нашалила тому назад года два, так она видит, что меня не удержишь, взяла призвала меня, да и пришпилила булавкой мое платье к своему - и так мы с тех пор и сидим по целым дням; она чулок вяжет, хоть и слепая; а я подле нее сиди, шей или книжку вслух ей читай - такой странный обычай, что вот уже два года пришпиленная...

Ах, боже мой, какое несчастье! Да нет же, у меня нет такой бабушки.

А коль нет, так как это вы можете дома сидеть?..

Послушайте, вы хотите знать, кто я таков?

Ну, да, да!

В строгом смысле слова?

В самом строгом смысле слова!

Извольте, я - тип.

Тип, тип! какой тип? - закричала девушка, захохотав так, как будто ей целый год не удавалось смеяться. - Да с вами превесело! Смотрите: вот здесь есть скамейка; сядем! Здесь никто не ходит, нас никто не услышит, и - начинайте же вашу историю! потому что, уж вы меня не уверите, у вас есть история, а вы только скрываетесь. Во-первых, что это такое тип?

Тип? тип - это оригинал, это такой смешной человек! - отвечал я, сам расхохотавшись вслед за ее детским смехом. - Это такой характер. Слушайте: знаете вы, что такое мечтатель?

Мечтатель? позвольте, да как не знать? я сама мечтатель! Иной раз сидишь подле бабушки и чего-чего в голову не войдет. Ну, вот и начнешь мечтать, да так раздумаешься - ну, просто за китайского принца выхожу... А ведь это в другой раз и хорошо - мечтать! Нет, впрочем, бог знает! Особенно если есть и без этого о чем думать, - прибавила девушка на этот раз довольно серьезно.

Превосходно! Уж коли раз вы выходили за богдыхана китайского, так, стало быть, совершенно поймете меня. Ну, слушайте... Но позвольте: ведь я еще не знаю, как вас зовут?

Наконец-то! вот рано вспомнили!

Ах, боже мой! да мне и на ум не пришло, мне было и так хорошо...

Меня зовут - Настенька.

Настенька! и только?

Только! да неужели вам мало, ненасытный вы этакой!

Мало ли? Много, много, напротив, очень много, Настенька, добренькая вы девушка, коли с первого разу вы для меня стали Настенькой!

То-то же! ну!

Ну, вот, Настенька, слушайте-ка, какая тут выходит смешная история.

Я уселся подле нее, принял педантски-серьезную позу и начал словно по-писаному:

Есть, Настенька, если вы того не знаете, есть в Петербурге довольно странные уголки. В эти места как будто не заглядывает то же солнце, которое светит для всех петербургских людей, а заглядывает какое-то другое, новое, как будто нарочно заказанное для этих углов, и светит на все иным, особенным светом. В этих углах, милая Настенька, выживается как будто совсем другая жизнь, не похожая на ту, которая возле нас кипит, а такая, которая может быть в тридесятом неведомом царстве, а не у нас, в наше серьезное-пресерьезное время. Вот эта-то жизнь и есть смесь чего-то чисто фантастического, горячо-идеального и вместе с тем (увы, Настенька!) тускло-прозаичного и обыкновенного, чтоб не сказать: до невероятности пошлого.

Достоевский «Белые ночи» создал в 1848 году. Он посвятил повесть своему другу молодости, А.Н. Плещееву. Впервые она была опубликована в журнале «Отечественные записки».

Первые критические отзывы появились уже в 1849 году. Так, А.В. Дружинин писал в «Современнике», что повесть «Белые ночи» выше многих других произведений Достоевского. Единственным ее недостатком он считал то, что практически ничего не сказано о личности героя, ни о роде его занятий, ни о привязанностях. По мнению критика, если бы Достоевский дал эти характеристики героя, то книга была бы лучше.

Текст повести состоит из 5 глав. Начинается с эпиграфа, представляющего собой отрывок из стиха И. Тургенева «Цветок». Затем начинается 1 глава, которая знакомит с героем произведения. Мы узнаем, что он одинокий человек, которому нравится гулять одному по городу и о чем-то мечтать. Однажды он встречает девушку. Она плачет. Мечтатель хочет к ней подойти, но девушка убегает. Затем он видит, что ее начинает преследовать подвыпивший незнакомец и прогоняет его. Происходит знакомство. Мечтатель провожает девушку до дома. Они договариваются встретиться вновь. В последующих главах мы видим, что между героями возникает дружба, они делятся своими историями. Настенька рассказывает, что влюблена в одного человека. Год назад он уехал разрешать свои дела в другой город, обещал вернуться и жениться на ней. Недавно она узнала, что возлюбленный приехал, однако не приходит к ней. Несколько ночей девушка ждет встречи с ним, но тщетно. В последней главе мы узнаем о том, что герой влюбился в Настеньку и признается ей в этом. Они решают, что завтра же он переедет к ней в мезонин, строят планы совместного будущего. Однако неожиданно к ним подошел молодой человек, в котором Настенька узнает своего возлюбленного и бросается к нему на шею…

Федор Михайлович Достоевский БЕЛЫЕ НОЧИ Сентиментальный роман Из воспоминаний мечтателя...Иль был он создан для того, Чтобы побыть хотя мгновенье В соседстве сердца твоего?.. Ив. Тургенев НОЧЬ ПЕРВАЯ Была чудная ночь, такая ночь, которая разве только и может быть тогда, когда мы молоды, любезный читатель. Небо было такое звездное, такое светлое небо, что, взглянув на него, невольно нужно было спросить себя: неужели же могут жить под таким небом разные сердитые и капризные люди? Это тоже молодой вопрос, любезный читатель, очень молодой, но пошли его вам господь чаще на душу!.. Говоря о капризных и разных сердитых господах, я не мог не припомнить и своего благонравного поведения во весь этот день. С самого утра меня стала мучить какая-то удивительная тоска. Мне вдруг показалось, что меня, одинокого, все покидают и что все от меня отступаются. Оно, конечно, всякий вправе спросить: кто ж эти все? потому что вот уже восемь лет, как я живу в Петербурге, и почти ни одного знакомства не умел завести. Но к чему мне знакомства? Мне и без того знаком весь Петербург; вот почему мне и показалось, что меня все покидают, когда весь Петербург поднялся и вдруг уехал на дачу. Мне страшно стало оставаться одному, и целых три дня я бродил по городу в глубокой тоске, решительно не понимая, что со мной делается. Пойду ли на Невский, пойду ли в сад, брожу ли по набережной - ни одного лица из тех, кого привык встречать в том же месте, в известный час, целый год. Они, конечно, не знают меня, да я-то их знаю. Я коротко их знаю; я почти изучил их физиономии - и любуюсь на них, когда они веселы, и хандрю, когда они затуманятся. Я почти свел дружбу с одним старичком, которого встречаю каждый божий день, в известный час, на Фонтанке. Физиономия такая важная, задумчивая; все шепчет под нос и махает левой рукой, а в правой у него длинная сучковатая трость с золотым набалдашником. Даже он заметил меня и принимает во мне душевное участие. Случись, что я не буду в известный час на том же месте Фонтанки, я уверен, что на него нападет хандра. Вот отчего мы иногда чуть не кланяемся друг с другом, особенно когда оба в хорошем расположении духа. Намедни, когда мы не видались целые два дня и на третий день встретились, мы уже было и схватились за шляпы, да благо опомнились во-время, опустили руки и с участием прошли друг подле друга. Мне тоже и дома знакомы. Когда я иду, каждый как будто забегает вперед меня на улицу, глядит на меня во все окна и чуть не говорит: "Здравствуйте; как ваше здоровье? и я, слава богу, здоров, а ко мне в мае месяце прибавят этаж". Или: "Как ваше здоровье? а меня завтра в починку". Или: "Я чуть не сгорел и притом испугался" и т. д. Из них у меня есть любимцы, есть короткие приятели; один из них намерен лечиться это лето у архитектора. Нарочно буду заходить каждый день, чтоб не залепили как-нибудь, сохрани его господи!.. Но никогда не забуду истории с одним прехорошеньким светло-розовым домиком. Это был такой миленький каменный домик, так приветливо смотрел на меня, так горделиво смотрел на своих неуклюжих соседей, что мое сердце радовалось, когда мне случалось проходить мимо. Вдруг, на прошлой неделе, я прохожу по улице и, как посмотрел на приятеля - слышу жалобный крик: "А меня красят в желтую краску!" Злодеи! варвары! они не пощадили ничего: ни колонн, ни карнизов, и мой приятель пожелтел, как канарейка. У меня чуть не разлилась желчь по этому случаю, и я еще до сих пор не в силах был повидаться с изуродованным моим бедняком, которого раскрасили под цвет поднебесной империи. Итак, вы понимаете, читатель, каким образом я знаком со всем Петербургом. Я уже сказал, что меня целые три дня мучило беспокойство, покамест я догадался о причине его. И на улице мне было худо (того нет, этого нет, куда делся такой-то?) - да и дома я был сам не свой. Два вечера добивался я: чего недостает мне в моем углу? отчего так неловко было в нем оставаться? - и с недоумением осматривал я свои зеленые закоптелые стены, потолок, завешанный паутиной, которую с большим успехом разводила Матрена, пересматривал всю свою мебель, осматривал каждый стул, думая, не тут ли беда? (потому что коль у меня хоть один стул стоит не так, как вчера стоял, так я сам не свой) смотрел за окно, и все понапрасну... нисколько не было легче! Я даже вздумал было призвать Матрену и тут же сделал ей отеческий выговор за паутину и вообще за неряшество; но она только посмотрела на меня в удивлении и пошла прочь, не ответив ни слова, так что паутина еще до сих пор благополучно висит на месте. Наконец я только сегодня поутру догадался, в чем дело. Э! да ведь они от меня удирают на дачу! Простите за тривиальное словцо, но мне было не до высокого слога... потому что ведь все, что только ни было в Петербурге, или переехало, или переезжало на дачу; потому что каждый почтенный господин солидной наружности, нанимавший извозчика, на глаза мои тотчас же обращался в почтенного отца семейства, который после обыденных должностных занятий отправляется налегке в недра своей фамилии, на дачу; потому что у каждого прохожего был теперь уже совершенно особый вид, который чуть-чуть не говорил всякому встречному: "Мы, господа, здесь только так, мимоходом, а вот через два часа мы уедем на дачу". Отворялось ли окно, по которому побарабанили сначала тоненькие, белые, как сахар, пальчики, и высовывалась головка хорошенькой девушки, подзывавшей разносчика с горшками цветов, - мне тотчас же, тут же представлялось, что эти цветы только так покупаются, то есть вовсе не для того, чтоб наслаждаться весной и цветами в душной городской квартире, а что вот очень скоро все переедут на дачу и цветы с собою увезут. Мало того, я уже сделал такие успехи в своем новом, особенном роде открытий, что уже мог безошибочно, по одному виду, обозначить, на какой кто даче живет. Обитатели Каменного и Аптекарского островов или Петергофской дороги отличались изученным изяществом приемов, щегольскими летними костюмами и прекрасными экипажами, в которых они приехали в город. Жители Парголова и там, где подальше, с первого взгляда "внушали" своим благоразумием и солидностью; посетитель Крестовского острова отличался невозмутимо-веселым видом. Удавалось ли мне встретить длинную процессию ломовых извозчиков, лениво шедших с возжами в руках подле возов, нагруженных целыми горами всякой мебели, столов, стульев, диванов турецких и нетурецких и прочим домашним скарбом, на котором, сверх всего этого, зачастую восседала, на самой вершине воза, тщедушная кухарка, берегущая барское добро как зеницу ока; смотрел ли я на тяжело нагруженные домашнею утварью лодки, скользившие по Неве иль Фонтанке, до Черной речки иль островов, - воза и лодки удесятерялись, усотерялись в глазах моих; казалось, все поднялось и поехало, все переселялось целыми караванами на дачу; казалось, весь Петербург грозил обратиться в пустыню, так что наконец мне стало стыдно, обидно и грустно: мне решительно некуда и незачем было ехать на дачу. Я готов был уйти с каждым возом, уехать с каждым господином почтенной наружности, нанимавшим извозчика; но ни один, решительно никто не пригласил меня; словно забыли меня, словно я для них был и в самом деле чужой! Я ходил много и долго, так что уже совсем успел, по своему обыкновению, забыть, где я, как вдруг очутился у заставы. Вмиг мне стало весело, и я шагнул за шлагбаум, пошел между засеянных полей и лугов, не слышал усталости, но чувствовал только всем составом своим, что какое-то бремя спадает с души моей. Все проезжие смотрели на меня так приветливо, что решительно чуть не кланялись; все были так рады чему-то, все до одного курили сигары. И я был рад, как еще никогда со мной не случалось. Точно я вдруг очутился в Италии, - так сильно поразила природа меня, полубольного горожанина, чуть не задохнувшегося в городских стенах. Есть что-то неизъяснимо трогательное в нашей петербургской природе, когда она, с наступлением весны, вдруг выкажет всю мощь свою, все дарованные ей небом силы, опушится, разрядится, упестрится цветами... Как-то невольно напоминает она мне ту девушку, чахлую и хворую, на которую вы смотрите иногда с сожалением, иногда с какою-то сострадательною любовью, иногда же просто не замечаете ее, но которая вдруг, на один миг, как-то нечаянно сделается неизъяснимо, чудно прекрасною, а вы, пораженный, упоенный, невольно спрашиваете себя: какая сила заставила блистать таким огнем эти грустные, задумчивые глаза? что вызвало кровь на эти бледные, похудевшие щеки? что облило страстью эти нежные черты лица? отчего так вздымается эта грудь? что так внезапно вызвало силу, жизнь и красоту на лицо бедной девушки, заставило его заблистать такой улыбкой, оживиться таким сверкающим, искрометным смехом? Вы смотрите кругом вы кого-то ищете, вы догадываетесь... Но миг проходит, и, может быть, назавтра же вы встретите опять тот же задумчивый и рассеянный взгляд, как и прежде, то же бледное лицо, ту же покорность и робость в движениях и даже раскаяние, даже следы какой-то мертвящей тоски и досады за минутное увлечение... И жаль вам, что так скоро, так безвозвратно завяла мгновенная красота, что так обманчиво и напрасно блеснула она перед вами, - жаль оттого, что даже полюбить ее вам не было времени... А все-таки моя ночь была лучше дня! Вот как это было. Я пришел назад в город очень поздно, и уже пробило десять часов, когда я стал подходить к квартире. Дорога моя шла по набережной канала, на которой в этот час не встретишь живой души. Правда, я живу в отдаленнейшей части города. Я шел и пел, потому что, когда я счастлив, я непременно мурлыкаю что-нибудь про себя, как и всякий счастливый человек, у которого нет ни друзей, ни добрых знакомых и которому в радостную минуту не с кем разделить свою радость. Вдруг со мной случилось самое неожиданное приключение. В сторонке, прислонившись к перилам канала, стояла женщина; облокотившись на решетку, она, по-видимому, очень внимательно смотрела на мутную воду канала. Она была одета в премиленькой желтой шляпке и в кокетливой черной мантильке. "Это девушка, и непременно брюнетка", - подумал я. Она, кажется, не слыхала шагов моих, даже не шевельнулась, когда я прошел мимо, затаив дыхание и с сильно забившимся сердцем. "Странно! - подумал я, - верно, она о чем-нибудь очень задумалась", и вдруг я остановился как вкопанный. Мне послышалось глухое рыдание. Да! я не обманулся: девушка плакала, и через минуту еще и еще всхлипывание. Боже мой! У меня сердце сжалось. И как я ни робок с женщинами, но ведь это была такая минута!.. Я воротился, шагнул к ней и непременно бы произнес: "Сударыня!" - если б только не знал, что это восклицание уже тысячу раз произносилось во всех русских великосветских романах. Это одно и остановило меня. Но покамест я приискивал слово, девушка очнулась, оглянулась, спохватилась, потупилась и скользнула мимо меня по набережной. Я тотчас же пошел вслед за ней, но она догадалась, оставила набережную, перешла через улицу и пошла по тротуару. Я не посмел перейти через улицу. Сердце мое трепетало, как у пойманной птички. Вдруг один случай пришел ко мне на помощь. По той стороне тротуара, недалеко от моей незнакомки, вдруг появился господин во фраке, солидных лет, но нельзя сказать, чтоб солидной походки. Он шел, пошатываясь и осторожно опираясь об стенку. Девушка же шла, словно стрелка, торопливо и робко, как вообще ходят все девушки, которые не хотят, чтоб кто-нибудь вызвался провожать их ночью домой, и, конечно, качавшийся господин ни за что не догнал бы ее, если б судьба моя не надоумила его поискать искусственных средств. Вдруг, не сказав никому ни слова, мой господин срывается с места и летит со всех ног, бежит, догоняя мою

Федор Михайлович Достоевский

Белые ночи

… Иль был он создан для того,

Чтобы побыть хотя мгновение

В соседстве сердца твоего?...

Ив. Тургеньев

НОЧЬ ПЕРВАЯ

Была чудная ночь, такая ночь, которая разве только и может быть тогда, когда мы молоды, любезный читатель. Небо было такое звездное, такое светлое небо, что, взглянув на него, невольно нужно было спросить себя: неужели же могут жить под таким небом разные сердитые и капризные люди? Это тоже молодой вопрос, любезный читатель, очень молодой, но пошли его вам господь чаще на душу!.. Говоря о капризных и разных сердитых господах, я не мог не припомнить и своего благонравного поведения во весь этот день. С самого утра меня стала мучить какая-то удивительная тоска. Мне вдруг показалось, что меня, одинокого, все покидают и что все от меня отступаются. Оно, конечно, всякий вправе спросить: кто ж эти все? потому что вот уже восемь лет, как я живу в Петербурге, и почти ни одного знакомства не умел завести. Но к чему мне знакомства? Мне и без того знаком весь Петербург; вот почему мне и показалось, что меня все покидают, когда весь Петербург поднялся и вдруг уехал на дачу. Мне страшно стало оставаться одному, и целых три дня я бродил по городу в глубокой тоске, решительно не понимая, что со мной делается. Пойду ли на Невский, пойду ли в сад, брожу ли по набережной - ни одного лица из тех, кого привык встречать в том же месте, в известный час, целый год. Они, конечно, не знают меня, да я-то их знаю. Я коротко их знаю; я почти изучил их физиономии - и любуюсь на них, когда они веселы, и хандрю, когда они затуманятся. Я почти свел дружбу с одним старичком, которого встречаю каждый божий день, в известный час, на Фонтанке. Физиономия такая важная, задумчивая; все шепчет под нос и махает левой рукой, а в правой у него длинная сучковатая трость с золотым набалдашником. Даже он заметил меня и принимает во мне душевное участие. Случись, что я не буду в известный час на том же месте Фонтанки, я уверен, что на него нападет хандра. Вот отчего мы иногда чуть не кланяемся друг с другом, особенно когда оба в хорошем расположении духа. Намедни, когда мы не видались целые два дня и на третий день встретились, мы уже было и схватились за шляпы, да благо опомнились вовремя, опустили руки и с участием прошли друг подле друга. Мне тоже и дома знакомы. Когда я иду, каждый как будто забегает вперед меня на улицу, глядит на меня во все окна и чуть не говорит: «Здравствуйте; как ваше здоровье? и я, слава богу, здоров, а ко мне в мае месяце прибавят этаж». Или: «Как ваше здоровье? а меня завтра в починку». Или: «Я чуть не сгорел и притом испугался» и т. д. Из них у меня есть любимцы, есть короткие приятели; один из них намерен лечиться это лето у архитектора. Нарочно буду заходить каждый день, чтоб не залепили как-нибудь, сохрани его господи!.. Но никогда не забуду истории с одним прехорошеньким светло-розовым домиком. Это был такой миленький каменный домик, так приветливо смотрел на меня, так горделиво смотрел на своих неуклюжих соседей, что мое сердце радовалось, когда мне случалось проходить мимо. Вдруг, на прошлой неделе, я прохожу по улице и, как посмотрел на приятеля - слышу жалобный крик: «А меня красят в желтую краску!» Злодеи! варвары! они не пощадили ничего: ни колонн, ни карнизов, и мой приятель пожелтел, как канарейка. У меня чуть не разлилась желчь по этому случаю, и я еще до сих пор не в силах был повидаться с изуродованным моим бедняком, которого раскрасили под цвет поднебесной империи.

Итак, вы понимаете, читатель, каким образом я знаком со всем Петербургом.

Я уже сказал, что меня целые три дня мучило беспокойство, покамест я догадался о причине его. И на улице мне было худо (того нет, этого нет, куда делся такой-то?) - да и дома я был сам не свой. Два вечера добивался я: чего недостает мне в моем углу? отчего так неловко было в нем оставаться? - и с недоумением осматривал я свои зеленые закоптелые стены, потолок, завешанный паутиной, которую с большим успехом разводила Матрена, пересматривал всю свою мебель, осматривал каждый стул, думая, не тут ли беда? (потому что коль у меня хоть один стул стоит не так, как вчера стоял, так я сам не свой) смотрел за окно, и все понапрасну... нисколько не было легче! Я даже вздумал было призвать Матрену и тут же сделал ей отеческий выговор за паутину и вообще за неряшество; но она только посмотрела на меня в удивлении и пошла прочь, не ответив ни слова, так что паутина еще до сих пор благополучно висит на месте. Наконец я только сегодня поутру догадался, в чем дело. Э! да ведь они от меня удирают на дачу! Простите за тривиальное словцо, но мне было не до высокого слога... потому что ведь все, что только ни было в Петербурге, или переехало, или переезжало на дачу; потому что каждый почтенный господин солидной наружности, нанимавший извозчика, на глаза мои тотчас же обращался в почтенного отца семейства, который после обыденных должностных занятий отправляется налегке в недра своей фамилии, на дачу; потому что у каждого прохожего был теперь уже совершенно особый вид, который чуть-чуть не говорил всякому встречному: «Мы, господа, здесь только так, мимоходом, а вот через два часа мы уедем на дачу». Отворялось ли окно, по которому побарабанили сначала тоненькие, белые, как сахар, пальчики, и высовывалась головка хорошенькой девушки, подзывавшей разносчика с горшками цветов, - мне тотчас же, тут же представлялось, что эти цветы только так покупаются, то есть вовсе не для того, чтоб наслаждаться весной и цветами в душной городской квартире, а что вот очень скоро все переедут на дачу и цветы с собою увезут. Мало того, я уже сделал такие успехи в своем новом, особенном роде открытий, что уже мог безошибочно, по одному виду, обозначить, на какой кто даче живет. Обитатели Каменного и Аптекарского островов или Петергофской дороги отличались изученным изяществом приемов, щегольскими летними костюмами и прекрасными экипажами, в которых они приехали в город. Жители Парголова и там, где подальше, с первого взгляда «внушали» своим благоразумием и солидностью; посетитель Крестовского острова отличался невозмутимо-веселым видом. Удавалось ли мне встретить длинную процессию ломовых извозчиков, лениво шедших с возжами в руках подле возов, нагруженных целыми горами всякой мебели, столов, стульев, диванов турецких и нетурецких и прочим домашним скарбом, на котором, сверх всего этого, зачастую восседала, на самой вершине воза, тщедушная кухарка, берегущая барское добро как зеницу ока; смотрел ли я на тяжело нагруженные домашнею утварью лодки, скользившие по Неве иль Фонтанке, до Черной речки иль островов, - воза и лодки удесятерялись, усотерялись в глазах моих; казалось, все поднялось и поехало, все переселялось целыми караванами на дачу; казалось, весь Петербург грозил обратиться в пустыню, так что наконец мне стало стыдно, обидно и грустно: мне решительно некуда и незачем было ехать на дачу. Я готов был уйти с каждым возом, уехать с каждым господином почтенной наружности, нанимавшим извозчика; но ни один, решительно никто не пригласил меня; словно забыли меня, словно я для них был и в самом деле чужой!

Рассмотрим краткое содержание повести "Белые ночи" Достоевского. Жанр этого произведения был определен самим писателем как "сентиментальный роман". Однако по форме "Белые ночи" - повесть. Она принадлежит к циклу повестей и рассказов, которые были созданы в Петербурге до того, как Федор Михайлович был осужден по делу петрашевцев.

Композиция повести

Состоит произведение "Белые ночи" Достоевского из 5 глав, которые имеют названия: "Ночь 1", "Ночь 2" и т. д. В повести всего описано 4 ночи. Пятая глава имеет название "Утро". Это отражает динамику развития в произведении сюжета - от сна к пробуждению.

Первая ночь

Герой произведения "Белые ночи" Достоевского восемь лет проживает в Петербурге. Он при этом не смог завести в городе ни одного знакомства. Герою известен практически весь Петербург. Он знает многих людей в лицо, видит каждый день на улицах. Старичок является одним из таких знакомых. Герой его встречает на Фонтанке в определенный час. Если оба находятся в хорошем настроении, они друг другу кланяются. Знакомы Мечтателю и дома. Он даже порой воображает, что они разговаривают с ним, равно как и сам герой общается с ними с удовольствием. У него имеются среди домов любимцы, есть также короткие приятели. Мечтателя мучит беспокойство вот уже три дня. Причиной является боязнь одиночества. Опустел город, поскольку жители отправились на дачи. Мечтатель готов поехать вместе с ними, однако никто его не приглашал, как будто все забыли его, как будто он совсем чужой для них.

Возвращаясь после прогулки в поздний час, герой повести "Белые ночи" Достоевского увидел девушку на набережной. Она смотрела пристально в воду канала. Эта девушка плакала, и она прошла по тротуару мимо него, пока Мечтатель пытался найти слова утешения. Он не решился последовать за ней. Вдруг недалеко от этой незнакомки оказался нетрезвый господин, который поспешил за ней вслед. Тогда герой бросился на него с сучковатой палкой. Тот оставил в покое даму. Мечтатель рассказал ей, что создает в своем воображении целые романы. Однако на самом деле он даже ни разу не был знаком с женщинами, поскольку очень робок. Девушка отвечает, что ей даже нравится такая скромность. Герой надеется увидеть ее вновь и просит девушку прийти следующей ночью снова на набережную. Та обещает быть здесь в девять часов, однако умоляет героя в нее не влюбляться и рассчитывать лишь на дружбу. У девушки имеется тайна, о которой ей не хочется рассказывать. Мечтатель ощущает себя настолько счастливым, что бродит всю ночь по городу и никак не может вернуться домой. Этим заканчивает описание первой главы произведения Достоевский. "Белые ночи", краткое содержание которых нас интересует, продолжаются следующими событиями.

Вторая ночь

Дама просит при встрече Мечтателя рассказать ей свою историю. Он отвечает, что у него нет никакой истории. У девушки же имеется слепая бабушка, которая не отпускает ее никуда. После того как девушка нашалила 2 года назад, бабушка пришила ее платье к своему. Теперь собеседница Мечтателя вынуждена читать вслух старушке и сидеть дома. Герой отвечает, что считает себя мечтателем, и лишь тогда вспоминает о том, что не знает до сих пор имени своей спутницы. Девушка представляется Настенькой. Мечтатель рассказывает ей о своих грезах. Он дожил в своих мечтах до 26 лет, справляет даже "годовщину своих ощущений". Настенька рассказывает герою историю своей жизни.

Отец и мать девушки очень рано умерли, и поэтому она осталась с бабушкой. Однажды, когда эта старушка уснула, Настенька уговорила Феклу, глухую работницу, сесть на свое место, а сама отправилась к подруге. Когда старушка проснулась и спросила о чем-то, Фекла убежала, испугавшись, поскольку не могла понять, о чем бабушка ее спрашивает. Однажды в мезонин бабушкиного дома переехал новый жилец. Он стал снабжать Настеньку книгами, приглашал ее вместе со старушкой в театр на пьесу "Севильский цирюльник". Они втроем после этого посещают театр еще несколько раз. Затем жилец говорит, что должен уехать в Москву. Тайком от бабушки Настенька собирает вещи, так как хочет отправиться вместе с ним. Жилец говорит, что не может пока жениться на девушке. Но он обязательно приедет за ней через год, когда устроит свои дела. Сейчас он уже три дня находится в городе, однако все еще не приходил к Настеньке. Мечтатель предлагает ей написать любимому письмо и обещает через знакомых девушки передать его. Настенька дает ему давно уже написанное и запечатанное письмо. Герои прощаются. Произведение "Белые ночи" Достоевского продолжается уже в следующей главе.

Третья ночь

В ненастный и пасмурный день герой произведения осознает, что любовь к нему Настеньки была только радостью о близком свидании с другим. Девушка пришла на встречу с героем на час раньше, поскольку хотела увидеть любимого и надеялась на то, что он непременно придет. Однако тот не явился. Мечтатель успокаивает девушку, делая различные предположения: он мог не получить письмо, возможно, ему нельзя сейчас прийти или же он ответил, но письмо придет несколько позже. Девушка надеется на следующий день увидеть любимого, однако ее не покидает чувство досады. Настенька сокрушается, что возлюбленный ее совсем не похож на Мечтателя, столь доброго к ней. Так заканчивается очередная глава произведения "Белые ночи". Повесть продолжается описанием четвертой ночи.

Четвертая ночь

В 9 часов следующего дня герои уже были на набережной. Но мужчина не появляется. Герой признается девушке в любви, говорит о том, что понимает ее чувства к своему любимому и относится с уважением к ним. Настенька отвечает, что ее предал этот человек, и поэтому она попытается всеми силами разлюбить его. Если Мечтатель сможет подождать, пока совсем улягутся прежние чувства, то любовь и благодарность Настеньки достанется ему. Молодые люди мечтают радостно о совместном будущем.

Вдруг в минуту их прощания показывается жених. Настенька, задрожав и вскрикнув, вырывается из рук Мечтателя и бросается навстречу к нему. Она исчезает вместе со своим возлюбленным. Долго глядел им вслед Мечтатель из произведения "Белые ночи"... Достоевский по главам описывает, как менялось внутреннее состояние главных героев, которые как будто совершают в повести переход от сна к пробуждению. Происходит это в следующей главе, которая называется "Утро".

Утро

В дождливый и унылый день Матрена, работница, принесла письмо от Настеньки Мечтателю. Девушка извинялась и благодарила его за любовь. Она обещает сохранить навсегда его в памяти, а также просит Мечтателя не забывать ее. Несколько раз герой перечитывал письмо, слезы наворачивались на его глаза. Мечтатель мысленно благодарит Настеньку за минуту блаженства и счастья, которую девушка подарила ему. На днях Настенька выходит замуж. Однако чувства девушки противоречивы. Она пишет в письме, что хотела бы "любить вас обоих". Однако Мечтатель вынужден оставаться вечно лишь братом, другом. Он опять оказался один в комнате, вдруг "постаревшей". Однако и через 15 лет Мечтатель вспоминает с нежностью свою недолгую любовь.

Несколько фактов о произведении

Итак, мы описали событийную канву произведения, которое создал Достоевский. "Белые ночи", краткое содержание которого, конечно, художественных особенностей повести не передает, было написано Федором Михайловичем в 1848 году. Сегодня произведение включено в школьную программу по литературе наряду с другими творениями этого писателя. Очень интересны в этой повести, как и в других произведениях Федора Михайловича, герои. "Белые ночи" Достоевский посвятил А. Н. Плещееву, поэту и другу своей молодости.

Критика

Что касается критики, отметим следующее. Произведение "Белые ночи" (Достоевский) отзывы вызвало положительные практически сразу же после первой публикации. На него откликнулись такие известные критики, как А. В. Дружинин, С. С. Дудышкин, А. А. Григорьев, Н. А. Добролюбов, Е. В. Тур и другие.